Ничего, если я еще покатаюсь на любимом коньке – порассуждаю про старые (на этот раз самые старые) фотографии? Пугать покойниками не буду, не бойтесь.
Когда-то я уже писал, чем меня так интригуют антикварные снимки. Знаю, это звучит по-дурацки, но для меня они являются несомненным доказательством того, что прошлое действительно существовало. Портреты, сделанные живописцем, интересны мне, только если мастер особенно хорош или объект чем-то прославился. Но в любой фотопортрет 19 века я могу вглядываться подолгу.
Это материальная тень человека, запечатленная на пластинке. Всё, что осталось от давно завершившейся жизни.
Чем старее карточки, тем они мне милее. Поэтому больше всего я люблю самые первые портреты - дагерротипические.
С них смотрят (чаще всего прямо на меня) лица двух типов.
К первому относятся те, которых больше не бывает. И таких большинство.
Мы очень изменились за полтора с лишним века, потому что сильно эволюционировала жизнь. Из-за нездоровой диеты, слабо развитой медицины, необустроенности быта люди выглядели иначе. Была другая мимика – люди меньше улыбались и не играли в приветливость. Хуже ухаживали за кожей. Были заметней следы перенесенных болезней. Раньше старели. Острее ощущали хрупкость бытия. И так далее, и так далее.
Лица, которых больше нет, выглядят, например, вот так:
А таким, наверное, был портрет Настасьи Филипповны, поразивший князя Мышкина:
Сейчас подобные фамм-фаталь перевелись. Нынешние выглядят совсем иначе.
К той же категории - снимков из другой жизни - принадлежат курьезные фотографии, свидетельство перемены нравов и представлений об интересном.
Вот железнодорожный рабочий Филиас Гейдж гордо показывает штырь, которым вышиб себе глаз и продырявил башку. Травма сделала Гейджа знаменитостью – он выжил после уникальной по тем временам черепной операции.
А это звезда фрик-шоу - «Бородатая Леди из Женевы»:
Фотошоп 19 века: явление призрака. Обратите внимание на волосы дыбом.
Первая «обнаженка» появилась сразу же, как только камера научилась снимать людей. О, какой был спрос на этакие пикантности!
(Из этой демонстрации рахита, между прочим, впоследствии произрастет вся эротическая индустрия).
Весело разглядывать откровенно постановочные кадры – они были в большой моде.
Ниже – самый ранний отечественный фотопортрет. Сахарозаводчик и любитель всяческих новинок вроде дагерротипии А.А.Бобринский (между прочим, внук Екатерины Великой) изображает высокого интеллектуала:
Со снимками людей, которых больше не бывает, всё ясно. Я рассматриваю такие карточки с любопытством или с улыбкой – без щемящего чувства, без грусти. Дела давно минувших дней. Жили старинные обыватели - какой-то совсем другой жизнью, отличной от нашей. Померли. Вырос лопух. Ну и земля пухом.
Иное дело лица второго типа: как у нас с вами. Сегодняшние. Нечасто, но попадаются и такие. Всякий раз мне становится не по себе. Как будто злые чары похитили живого человека, посадили под стекло, и он смотрит оттуда, безгласный и беспомощный.
Иногда мне, правда, кажется, что пленникам хорошо там, на потускневшем снимке, и они вовсе не стремятся вернуться. Так что, может быть, чары и не злые.
Я сейчас покажу вам такие лица.
Это самый первый – вообще первый - фотопортрет (1839 г.). Человек по имени Питер Корнелиус снимает сам себя.
Посмотрите на бабушку с внуком.
Похожи на ряженых из малобюджетного костюмного телесериала, где экономят на кастинге. Сейчас съемка закончится, они переоденутся в нормальную одежду и уедут домой на метро. А между прочим, старушка (София Айрленд ее звали) 1773 года рождения…
Три берлинские девочки из 1843 года:
Верхняя и особенно та, что справа, - чинные старинные медхен. А слева сидит непонятно как туда угодившая моя племянница Ася. Правда, не безобразничает, как в обычное время. Дядю фотографа, наверное, стесняется.
У мужчины внизу что-то не то с прической и бант привязан, очевидно, для прикола. А так – хоть сейчас в московский «Жан-Жак», двойной эспрессо пить и читать новости по ай-паду.
А на эту романтическую даму я смотрю и думаю, что лет в пятнадцать вполне мог бы в нее влюбиться, как влюбляется в дагерротип юный герой моего романа «Белллона»:
Это Дороти, сестра фотографа Джона Дрейпера. Бедняжка не мигая смотрела в одну точку 65 секунд (чем, вероятно, объясняется магичность взгляда), и за свое долготерпение вошла в историю: это первый в мире женский фотопортрет (1839).
От нас с вами, конечно, останется гораздо больше вещественных доказательств того, что мы когда-то жили. Мы ведь только и делаем, что щелкаем друг друга. Наши цифровые портреты не пожелтеют и не потускнеют.
Интересно только, какими покажутся наши лица далеким потомкам? Своими или чужими? Понятными и близкими - или такими, которых больше не бывает?